Л. Велютин
АСПРЯЛ, г. Санкт-Петербург

Неудавшаяся шутка

    Будучи в Сан-Диего на научной конференции, я был приглашен на вечеринку, где собралась достаточно разношерстная публика из местных и заезжих людей. Все было как обычно на американской party: шведский стол с изобилием еды и напитков, улыбающиеся незнакомые лица, небольшие спичи и неформальное общение при переходе от одной группки людей к другой. При очередном рейде с бокалом вина я подошел к молодой леди и представился ей. Она назвала себя Синди, мы разговорились, и вскоре я узнал, что она работает в одном из американских фондов, финансирующих исследования разнообразных социальных меньшинств. Тогда я решил пошутить и сказал ей, что как раз сейчас я работаю над проектом, который посвящен проблемам цветных инвалидов-гомосексуалистов, так сказать, социального меньшинства в кубе. И нельзя ли представить мой проект в ее фонд для рассмотрения на предмет финансирования? Сказав это, я посмотрел на нее серьезно, ничем не выдавая своих несерьезных намерений и готовясь хорошо посмеяться вместе с ней над своею шуткой. Однако Синди с интересом стала задавать мне вопросы по существу проекта, например: какие группы инвалидов являются объектом моего исследования, какие территории они представляют, достаточно ли репрезентативны будут результаты моей работы, и т. д., и т. п. Ответы я придумывал тут же, однако внутренне мрачнел оттого, что приходится врать. Осознав безнадежность своей ситуации, я все-таки продолжал обсуждать свой несуществующий проект, не решаясь признаться собеседнице в том, что пошутил. Выручил меня все тот же механизм американской вечеринки. К нам подошли другие люди, мы подлили в бокалы вина и вскоре поменяли тему разговора. С тех пор я шучу с американцами более осторожно.

Истоки американской вежливости

    После долгого пути с монотонным пейзажем южных штатов наш междугородный автобус Greyhound врезался в сияющий ночными огнями Phoenix (штат Аризона), чтобы сделать на вокзале очередную получасовую остановку. Большинство пассажиров, как всегда, высыпали из автобуса размяться и забежать в МсDonalds. Я же на этот раз остался в салоне автобуса, так как в нем работал кондиционер, а на улице была невыносимая духота. Места впереди меня занимала семья из трех человек: муж, жена и подвижная девочка шести или семи лет.
    Родители, оставив ребенка, также вышли из автобуса, а девочка со своей куклой затеяла интересную, на мой взгляд, игру. Она посадила куклу на край проходного сидения таким образом, что ноги куклы свисали с него. Девочка непрерывно циркулировала по проходу автобуса мимо этой куклы на свое место у окна и обратно. При этом каждый раз, перед тем как пройти, она с ослепительной улыбкой говорила кукле: "Excuse me", и пройдя на свое место, с такой же улыбкой благодарила ее: "Thank you". Иногда, как бы нечаянно, девочка задевала ноги своей куклы, оборачивалась к ней и искренне восклицала: "I am sorry!".
    Я бы не обратил внимания на эту детскую забаву, если бы она не продолжалась полчаса подряд, в течение которого ребенок, может быть, сотни раз репетировал эти столь полезные для жизни уроки вежливости.

Где и что замечают и о чем говорят другому

    Однажды в университетский департамент, в котором мои американские коллеги предоставили мне офис, один из местных профессоров пришел на работу, извините, с расстегнутой ширинкой. С утра он маячил в коридорах, заходил в канцелярию и разные комнаты департамента, встречался с коллегами и студентами. Последний раз я встретил его в том же виде, направлясь на ланч в университетскую столовую. За все это время никто не указал ему на его расстегнутые брюки, и, судя по реакции людей, даже не замечал этого. Мне это показалось странным. Во время ланча я рассказал об этом своему американскому другу, выразив свое удивление таким "невниманием" здешних людей к рассеянному профессору. Я заметил, что в России ему бы быстро намекнули, а то бы и прямо указали на его забывчивость. Американец объяснил мне такое отношение людей следующим образом. Это личное дело человека, что на себя надевать, какие молнии или пуговицы застегивать, а какие нет. Может быть, сегодня так ходить модно, может быть, он проветривается от жары, либо имеет на это какую-либо другую свою причину. Поэтому, если указать ему на его расстегнутые штаны, он может понять это неправильно и его реакция на замечание будет отрицательной. Вообще, зачем человека травмировать?
    Я вспомнил об этом случае вскоре после своего возвращения из Америки. Встретив одну из бывших сослуживиц, я около часа воодушевленно рассказывал ей об Америке. Ни разу не прервав меня, она, как мне казалось, с огромным вниманием слушала мой рассказ о великой заморской стране, при этом разглядывая меня, как себя в зеркало. Я говорил ей о материальной мощи Америки, о гостеприимстве и доброжелательности американцев, о местах, где я побывал, об интересных встречах, приключениях и пр. Закончив свое повествование, я замолчал, ожидая ее реакции на мой рассказ. После небольшой паузы я услышал от нее следующую фразу: "А зато у Вас появился седой ус, которого не было полгода назад до Вашей поездки в Америку".
    Вот так, подумал я, там делают вид, что не замечают расстегнутых штанов, а здесь тебе сообщают о седой волосинке, появившейся в твоих усах.

Урок свободы

    Однажды в самом начале моего пребывания в США я со своим консультантом, известным американским профессором-советологом, проходил мимо фешенебельного отеля по центральной площади города Сан-Хосе в Калифорнии. Мой попутчик, его звали Дэвид, спросил меня, не хотел бы я зайти в отель и осмотреть его внутри, на что я сразу же согласился.
    Когда мы вошли в роскошный вестибюль, я увидел там обычную картину отеля: дородные швейцары у входных дверей, несколько поселяющихся у стойки администратора, сидящие в креслах люди. Дэвид остановился, сделал паузу для осмотра, после чего спросил меня:
- Тебя здесь ничего не удивляет?
- Ничего, - ответил я, - хотя, конечно, очень красиво.
    Пройдя через коридор, мы прошли в великолепный холл для гостей, стены которого были увешаны дорогими гобеленами и картинами. Осмотрев все это великолепие, я выразил свой восторг по поводу увиденного, а Дэвид опять меня спросил:
- Тебя здесь ничего не удивляет?
- Да нет, ничего, - опять ответил я, еще раз внимательно осмотревшись вокруг.
    Далее мы посетили еще несколько общедоступных помещений отеля (конференц-зал, внутренний дворик, бассейн, ресторан и др.). Каждый раз после очередного осмотра Дэвид останавливался, выразительно глядел на меня и задавал один и тот же странный вопрос: не удивляет ли меня здесь что-нибудь? И каждый раз я отвечал ему одно и то же: что, несмотря на окружающую красоту и роскошь, меня здесь, вообще-то, ничего не удивляет.
    Когда мы вышли из этого гостиничного рая на площадь, уже я спросил своего гида:
- Дэвид, а что, собственно, меня там должно было удивить?
- А то, - ответил много раз бывавший в нашей стране американец, - что в отличие от вашей России, нас никто не спрашивал, кто мы такие и никто оттуда не выгонял.
    Как всегда, за державу было обидно, но возразить нечего.

Что роднит Америку и Россию

    Для себя я нашел то общее, что роднит эти две великие страны, Америку и Россию. Я открыл это, когда мы с друзьями часами колесили на автомобиле по дорогам Северной Калифорнии. Глядя на необъятные просторы этого края, я вспоминал, где и когда я ранее ощущал такое же чувство природной защищенности пространством. При этом вспоминалась в основном Россия, хотя, кроме Америки, мне приходилось бывать также во многих других странах. Всегда и везде, например в странах Западной Европы, я ощущал какую-то пространственную ограниченность и стесненность. Однако если принять степень защищенности пространством критерием близости народов, то окажется, что россияне и американцы по этому признаку сродни также, например, монголам.

Американский менталитет

    Среди моих американских друзей была одна многодетная семья, в кругу которой я проводил много времени. Самым младшим членом этой семьи был восьмилетний Джон, всеобщий любимец, смышленый и подвижный, красивый и улыбчивый мальчик. Однажды вечером в моей квартире раздался телефонный звонок, и мне сообщили, что Джон сломал руку. На следующее утро я поехал навестить своего маленького друга. Войдя в его комнату, я увидел Джона с закрытыми глазами на кровати. Он был в жару, его правая рука была в гипсе и лежала поверх одеяла. Я подошел к больному мальчику, наклонился над ним и тихо спросил:
- Hi John. How are you doing?
    Джон приоткрыл глаза, узнал меня, улыбнулся и, чуть приподняв над одеялом свою тяжелую, замурованную в гипс сломанную руку, ответил:
- Fine, Leonid!

Встреча с соотечественницей

    Обычно я добирался из дома в университетский офис на велосипеде, однако иногда шел это расстояние пешком. В то прекрасное летнее утро я одиноко шагал по безлюдному Сан-Хосе, наслаждаясь красотой и тишиной улиц. Город только начинал просыпаться, и даже машины проезжали редко. Пройдя две трети своего пути, на подходе к даунтауну я нырнул под виадук и увидел идущую навстречу мне женщину. Вид у нее был бомжовый, лицо испитое, со свежим синяком под глазом, возраст трудно определяем. Такие лица мы часто можем видеть на наших российских вокзалах. Она явно направлялась ко мне с каким-то вопросом. Подойдя ко мне, она протянула руку и сказала: "Sir, I am hungry. I need to eat. Please give me a money". На то я, следуя инструкции своего американского консультанта, глядя ей прямо в глаза, сказал: "I am sorry, mam, I can’t", и хотел идти дальше. Однако мадам оказалась настойчивой, загородила собой дорогу и на английском, уже менее связно, стала что-то мне говорить о своих проблемах. Услышав явный русский акцент, я спросил ее: "Where are you from, mam?", на что, естественно, получил ответ: "From Russia". Мы разговорились, и она мне поведала свою грустную историю трехлетнего бездомного скитания по южным штатам. Растроганный ее рассказом, я вытащил из сумки один из двух приготовленных для ланча бутербродов с сыром и отдал ей.