Александр Сунгуров

МИРОПОРЯДОК В XXI ВЕКЕ:
СУВЕРЕНИТЕТ ГОСУДАРСТВА И ЗАЩИТА ПРАВ ЧЕЛОВЕКА

The World Order in the 21stCentury: Sovereignty of the State and Protection of Human rights. Alexander Sungurov, DSc in Biology, PhD in Political Science, President of the STRATEGY Center, St. Petersburg; expert for the Council of Europe.

The aim of this paper is to discuss the changing dynamics of the relationship between priorities of state sovereignty and priorities of human rights protection at the present stage of history. The importance of state sovereignty grows with the transition of societies from a pre-modern status to a modern one and then decreases during the post-modern phase of development. Protection of human rights is somewhat irrelevant in the pre-modern period, but it increases gradually during the modern period and then far more quickly during the transition toward the post-modern historical period. This hypothesis can be useful in understanding the discrepancy between public opinions in Russia and in European countries in regard to the Kosovo crisis. In conclusion, two scenarios of the development of the world order are presented. According to the first, the western community ignores the historical time in which specific countries exist. This approach will lead to a growth in the number and severity of conflictsthroughout the world in the 21st century. The second scenario allows that western countries may take into account the divergence of times mentioned above and will be more tolerant in dealing with the rest of the world. This scenario will result in more peaceful and fruitful conflict resolution.

    Такие события последнего года уходящего века, как Балканский кризис вокруг Косово, действия российских войск в Чечне, а также сама реакция на эти события мирового общественного мнения, выдвигают на первый план вопрос о тенденциях изменения мирового порядка в ближайшем и в более отдаленном будущем. Является ли все, что происходит внутри государства его внутренним делом, возможно ли вмешательство извне в случае массовых нарушений прав человека каким-либо государством, где пределы и границы такого вмешательства, кто, наконец, вправе определять правомочность такого вмешательства? Эти и многие другие подобные вопросы требуют обсуждения и поиска ответов.
    В данной работе основное внимание будет уделено такому аспекту этой проблемы, как соотношение между принципом суверенитета государства и принципом приоритета прав человека. Однако, прежде всего, важно определить, что же мы понимаем под термином "мировой порядок". На мой взгляд, это понятие несколько шире, чем "международное право", так как включает в себя не только нормы международных отношений, вытекающие из межгосударственных договоров и соглашений, но и реальную практику. Отличительной чертой современной ситуации являются быстрые изменения такой практики, в частности, в направлении принятия одними странами допустимости вмешательства во внутренние дела конкретных стран в случае массового нарушения в них прав человека, и непринятия - другими. При этом, с одной стороны звучат слова о правомерности применения принципа приоритета прав человека ко всем государствам, странам и народам современности, с другой - высказываются утверждения о некорректности применения принципов, выработанных в одной группе стран (Западная Европа и Северная Америка, ареал протестантской культуры), в отношении большинства других государств и культур.
    Для поиска решения сформулированной выше проблемы важно, во-первых, определить, что мы имеем в виду под словом "право", и во вторых, сводя сложнейшую проблему межцивилизационных и межкультурных различий к теме исторического времени, определить, что же такое историческое время для данной страны или народа.
    Обращаясь к понятию права, попытаемся дать его краткое определение. Как пишет в "Философии права" С.С. Алексеев, "Право" при самой элементарной, строго юридической характеристике - это критерий "юридической правомерности", основание и свидетельство, своего рода социальный знак того, что каждый из нас вправе или не вправе что-то делать, как-то поступать. Еще по суждениям древнеримских юристов (определение Цельса), право, будучи наукой о добре и справедливости, призвано быть основанием для отличия дозволенного от недозволенного".¹ Как известно, возникнув в прошлом на основе обычаев и традиций, право приобрело затем вид четко сформулированных и надлежащим образом принятых законов, совокупность которых может быть определена как позитивное право. Однако наряду с позитивным правом продолжало существовать и право естественное, содержащее в частности, такие естественные права человека, как право на жизнь и свободу. Опыт фашистской Германии и других тоталитарных государств ХХ века со всей убедительностью продемонстрировал опасность позитивистской трактовки права как совокупности законов существующих в данном государстве. Принятие в 1948 году Декларации прав человека, основные положения которой затем трансформировались в региональные Конвенции по правам человека, стало важным шагом в оплодотворении позитивного права идеями права естественного.
    Таким образом, по терминологии С.С. Алексеева, мы становимся свидетелями перехода от "права государства" к "гуманистическому праву" или праву гражданского общества,² в котором соблюдение прав человека становится одним из важнейших, если не самым важным приоритетом. Следует отметить, что одновременно мы наблюдаем и ослабление принципа суверенитета государства. Действительно, все государства, подписавшие Европейскую конвенцию по правам человека, признали приоритет ее положений над своими национальными правовыми нормами и свою подсудность Европейскому суду по правам человека. Осознание этого факта не позволяет согласиться с положением М.В. Ильина о неизменности роли и значения суверенитета государства в современном мире.³ На мой взгляд, приоритет суверенитета государства является понятием, связанным с конкретным этапом или этапами развития человеческой истории. Это понятие возникло вместе с появлением самого современного государства, где-то на уровне прединдустриального общества и получило свое максимальное развитие на пике развития индустриального общества. Принцип невмешательства в дела другого государства, вытекающий из принципа государственного суверенитета, сформулированный вначале в документах Лиги наций, а затем и в Документах ООН, получил свое закрепление в международном позитивном праве практически накануне того, как часть человеческого сообщества, признав приоритет прав человека, поставила данный принцип под сомнение.
    Интересно отметить эволюцию отношения к принципу суверенитета государства в документах ОБСЕ, общеевропейской организации, выросшей из Хельсинкского соглашения 1976 г. Само Хельсинкское соглашение, по замыслу советской стороны, призвано было закрепить незыблемость границ Европейских государств, подвести итог под послевоенным разделением Европы и содействовать развитию экономического сотрудничества. Вместе с тем в ходе подготовки встречи в Хельсинки возникла идея "третьей корзины", которая представляла собой вопросы гуманитарного сотрудничества, обязательства сторон соблюдать основные права человека. Как рассказывают дипломаты, готовившие встречу в Хельсинки, убедить Л.И. Брежнева подписать Заключительный акт вместе с его гуманитарной частью было непростым делом, даже при полной уверенности советского руководства, что никто не заставит его в реальности выполнять принятые обязательства в области гуманитарного сотрудничества.
    Как известно, Хельсинкское соглашение дало мощный импульс развитию правозащитного движения в СССР. Именно тогда появилась Московская Хельсинкская группа, поставившая своей целью создать общественный контроль за выполнением подписанного соглашения. Партийно-государственный аппарат СССР не мог долго терпеть деятельность МХГ, и к середине 80-х годов ее члены оказались либо в заключении, либо в эмиграции. Прошло еще 6 лет, и осенью 1991 г. очередная встреча по человеческому измерению в рамках Хельсинкского процесса состоялась уже в послеавгустовской Москве. На ней пытающийся модернизироваться Советский Союз представлял министр иностранных дел Ю.С. Дерябин, который пятнадцать лет назад готовил встречу в Хельсинки; новую Россию - С.А. Ковалев, член первой Московской Хельсинкской группы. Они совместно предложили для случаев грубого нарушения прав человека заменить принцип консенсуса при принятии решений в рамках Организации европейского сотрудничества и развития на принцип "консенсус минус один". Эта инициатива не была поддержана тогда другими странами, прежде всего США, не ожидавшими такого радикального предложения от Союза и России.⁴ Спустя семь лет уже Российское руководство не согласилось с этой идеей, подтвердив, что ее позиция в 1991 году была лишь "крайним положением качающегося маятника".
    В самом схематическом виде динамика соотношения значений приоритета суверенитета государства (кривая 1) и приоритета прав человека (кривая 2) представлена на рис. 1. Обе кривые пересекаются где-то на рубеже индустриального и постиндустриального общества. Можно даже предположить, что пересечение этих кривых и является условной границей индустриального и постиндустриального обществ, а принятие большинством населения данной страны или региона приоритета прав человека над суверенитетом государства является свидетельством достижения страной или регионом соответствующей стадии развития. При этом ясно, что каждая страна, каждый народ проходит свой собственный путь развития, в котором резкие скачки невозможны, а их насильственное проведение может вызвать возвращение страны в свое собственное прошлое. Поэтому, например, поддержка населением какой-либо страны идеи суверенитета государства и достаточно равнодушное отношение к идее приоритета прав человека означает лишь, что эта страна живет во времени индустриального общества, и требовать от нее иного - бессмысленно. Соответственно, говорить о необходимости соблюдения прав человека в сообществе, находящемся на прединдустриальной стадии, причем говорить с позиций общества постиндустриального, можно только очень осторожно. Требовать же их соблюдения в любом сообществе, невзирая на переживаемое им историческое время, на мой взгляд, не совсем корректно. И здесь я никак не могу согласиться с позицией уважаемого мною С.А. Ковалева, которую он сформулировал предельно четко: "Культура - культурой, а процедура - процедурой. Я, как физик, знаю только одно время - физическое.". ⁵
    При рассмотрении динамики изменений отношения к суверенитету государства достаточно плодотворной может оказаться концепция М.В. Ильина, представляющая понятие суверенитета как монополии на применение узаконенной силы или насилия в виде матрицы. В ней представлены, с одной стороны, физическая возможность осуществить такое физическое воздействие и согласие общества на его реализацию, а с другой, внутреннее и международное измерение. По мнению М.В. Ильина, только в случае заполненности всех четырех ячеек этой матрицы можно говорить о реальном суверенитете. В противном случае, например, при неспособности власти осуществлять монополию на насилие, либо при неприятии этого насилия со стороны населения или международного сообщества, возможно возникновение различных квазигосударственных химер. Примером такой химеры может являться масхадовская Чечня.

    Если применить эту схему к эволюции роли суверенитета, условно изображенной в виде кривой 1 на рис. 1, можно предположить, что для индустриального общества матрица суверенитета заполнена достаточно равномерно и реально, что и соответствует максимальному значению принципа суверенитета. В случае прединдустриального общества государство не способно еще осуществить монополию на насилие. Ослабление же роли суверенитета при переходе к постиндустриальному обществу скорее всего связанно с неприятием этого насилия как изнутри, так и извне. При этом неприятие извне, как правило, нарастает быстрее, чем изнутри.
    Рассматривая современную ситуацию, можно констатировать, что старое международное право, в основе которого лежал принцип нерушимости суверенитета и невмешательства во внутренние дела государств, уже не отвечает реалиям сегодняшнего дня. Это право, кроме всего прочего, было порождено биполярным разделением мира, реалиями Ялтинских соглашений, которые постепенно уходят в прошлое. На смену ему, скорее всего, должны прийти новые принципы, основанные на ограничении суверенитета в пользу соблюдения прав человека. Важно при этом, чтобы приоритет прав человека не использовался как ширма для реализации совсем других задач. Наконец, необходимо прийти к консенсусу относительно того, кто может принимать решения о целесообразности нарушений суверенитета с целью защиты человеческих прав. События вокруг Косово показали опасность ситуации, когда одна группа государств (члены НАТО) присваивает себе это право, в то время как другие государства такого права за ней не признают.
    Чрезвычайно важно также отметить, что когда вовлеченные в конфликтную ситуацию страны находятся в разном историческом времени, они будут действовать по разным правилам игры, и отстаивание прав человека может восприниматься населением страны, живущем в другом историческом времени, как прямая агрессия и нарушение суверенитета. В этой ситуации наиболее вероятной естественной реакцией населения будет сплочение вокруг своего руководства, несмотря на все претензии, предъявляемые ему в обычное время.
    Кроме того, вполне возможна ситуация, когда защита прав человека для руководства отдельных стран или для влиятельной части правящей элиты является лишь предлогом для реализации совсем иных интересов, например, установление контроля за месторождениями полезных ископаемых, блокирование одних и содействие развитию других маршрутов прохождения нефте- или газопроводов, реализации иных своих геополитических интересов. Конфликт вокруг Косово дает пищу для подобных предположений. Так, уже осенью 1999 года появились убедительные свидетельства того, что число жертв среди албанцев-жителей Косово, которое приводилось в международных СМИ и которое послужило одним из главных аргументов для бомбежек Югославии, было завышено почти в сто раз. Кому-то такое искажение информации было выгодно...
    Реальностью современности стало также противоречие между правом наций на самоопределение и реализацией прав человека. Опыт масхадовской Чечни в период 1996-1999 гг., является ярким примером такого противоречия. Гарантии соблюдения прав человека там были фактически сведены на нет, и страна вернулась к средневековому состоянию. Кроме того, внутренняя логика развития, а также влияние международного религиозного экстремизма вполне может привести к агрессивным действиям, обоснованным идеей распространения своего вероучения на другие страны.⁶
    Какие же выводы можно сделать на основе высказанных положений? О каком миропорядке ХХI века можно говорить?
    В качестве ответа на эти вопросы можно сформулировать несколько сценариев развития событий. Приведем здесь два из них - нежелательный и желательный.

Сценарий N1

    Организация мирового сообщества остается нереформированной. Сохраняется такой реликт времен     постялтинского миропорядка, как постоянные члены Совета Безопасности ООН, обладающие правом вето на любые решения Совета. Такая ситуация ведет к дальнейшему падению уже и сегодня недостаточной эффективности института ООН и, в конечном счете, к невозможности принятия необходимых решений. Мнение мирового гражданского общества, международных и национальных неправительственных организаций выслушивается, но зачастую не учитывается политиками. В этой ситуации нелегкое бремя принятия решений по применению силовых действий для защиты прав человека принимает на себя группа стран, находящихся в постиндустральном историческом времени, например НАТО. При этом применяется шаблон соблюдения прав человека, игнорирующий или слабо учитывающий конкретное историческое время других стран. К тому же силовые действия зачастую преследуют в реальности осуществление геополитических интересов этой группы стран или одной лидирующей страны.
    Такая ситуация является неприемлемой для больших постсоциалистических стран, население которых живет в основном в условиях времени индустриального общества. Претензии стран НАТО на право вмешательства в дела других стран рассматриваются населением этих стран как нарушение принципа суверенитета, т.е. агрессия. Либеральные политики и правозащитники рассматриваются населением этих стран как проводники идей стран-агрессоров и отвергаются обществом. Востребованными оказываются все более авторитарные и антизападные лидеры. Страны возвращаются на привычный для них мобилизационный путь развития.
    Усугубляются экономические противоречия между развитыми и развивающимися странами, между Севером и Югом. Часть радикально настроенных стран Юга, не желающих послушно следовать диктату решений стран НАТО, присоединяется к позиции крупных постсоциалистических стран. Мир возвращается к конфронтационной биполярной модели, нарастает напряженность, усиливается угроза военного конфликта.
    В условиях разобщенности относительно развитых стран набирает силу религиозный фундаментализм и экстремизм. Не исключены и провокационные действия экстремистов в виде актов террора, которые в условиях растущей взаимной подозрительности страны НАТО и крупные постсоциалистические страны могут отнести за счет агрессивных действий друг друга. Мир снова становится на грань войны.

Сценарий N2

    Происходит серьезная организационная реформа ООН, исключаются реликты времен холодной войны. Мнение мирового гражданского общества не только принимается во внимание, но учитывается в обязательном порядке. Уроки массовых демонстраций международных общественных организаций на декабрьской встрече ВТО в Сиэттле не пропали даром.⁷ Мнение общественных организаций становится основой для формирования повестки дня международных политических структур. Становится реальным формирование второй палаты ООН из представителей международных и национальных общественных организаций. Участие национальных организаций различных стран в процессе принятия решения на глобальном и региональном уровнях отчасти снимает напряженность, порождаемую снижением степени суверенитета отдельных стран. Этому способствуют также рост межрегионального сотрудничества и расширение трансграничного сотрудничества структур местного самоуправления.
    При отстаивании прав человека в различных странах учитывается конкретное историческое время этих стран. Декларация прав человека 1948 г. соединяется в единую правовую систему с региональными Конвенциями по соблюдению прав человека, учитывающими специфику этих регионов. Для стран, еще не готовых к подписанию региональных конвенций, устанавливается, с их согласия, специальный правовой режим по отношению к соблюдению прав человека. Силовые методы для защиты прав человека применяются легитимным путем и только после исчерпания всех мирных путей решения конфликтных ситуаций (в том числе и при участии психологов - медиаторов переговоров).
    Оставшиеся экстремистские организации, включая и религиозного толка, становятся объектом совместных действий всех политических и общественных структур мирового сообщества. Растет роль экологического сознания, реализуются принципы саммита в Рио-де-Жанейро 1992 г. "Мыслить глобально, действовать локально".

    Конечно, трудно ожидать, что реальное развитие событий будет происходить по второму, предпочтительному для автора сценарию. Однако осознание опасности реализации первого сценария позволит, на мой взгляд, всем заинтересованным индивидам и организациям предпринять определенные шаги по его предотвращению. И здесь сообщество "Профессионалов за сотрудничество", объединяющее выпускников российско-американских программ научных обменов, могло бы принять самое непосредственное участие, влияя на ход развития событий в качестве экспертов-консультантов лиц, принимающих политические решения, в качестве независимых аналитиков, а также в качестве части международного сообщества неправительственных организаций.

1. Алексеев С.С. Философия права. - М.: Норма, 1999. С. 4.

2. С.С. Алексеев предлагает такие этапы развития права: право силы, право власти, право государства и, наконец, гуманистическое право или право гражданского общества (Алексеев С.С. Философия права. - М.: Норма, 1999).

3. Ильин М.В. Выступление на Круглом столе Международной конференции "Миропорядок после Балканского кризиса: новые реальности меняющегося мира" (Москва, 1-2 ноября 1999 г.).

4. Информация, полученная от Ю.С. Дерябина.

5. Из выступления С.А.Ковалева на Круглом столе Международной конференции "Миропорядок после Балканского кризиса: новые реальности меняющегося мира" (Москва, 1-2 ноября 1999 г.).

6. Как следует из интервью одного из лидеров масхадовской Чечни М. Удугова, опубликованного в октябрьском (1999) выпуске "Общей газеты", после успеха наступления в Дагестане чеченское руководство планировало перенести свои действия уже за Кавказский хребет, с целью вернуть в лоно ислама Карабах.

7. Doronila Amando. Seattle demos see rise in the power of civil society. // Phillipine Daily Inquirer, December 6, 1999. PP. 1, 20.